Польская народная сказка

О СПЯЩЕМ ВОЙСКЕ

   В Старых Костелисках, как на верховые луга сворачивать, есть крутой отрог, Распишись-скала называется. Раньше ее по-другому называли, а теперь господа переиначили, на ту скалу расписываться лазают. Всякое о ней в народе говорят. Будто внутри там озеро, откуда Дунаец вытекает, а по озеру золотая утка плавает, изумрудные яйца несет — одно яичко в год. Так-то.
   Раз один пастух задумал туда пробраться, утку поймать, да не дошел. Вода больно уж холодна, а расщелина глубоченная, узкая, стенки крутые. Чуть он не утоп. Говорят, русалки то озеро стерегут, никого туда не допускают, воду мутить не дают.
   А мне старый Факля, которого паралик разбил, иначе рассказывал: будто под той скалой таится войско спящее. Пришел это я к нему, а он лежит в постели чуть жив, еле дышит. Я его спросил, не надобно ли чего, а он мне говорит:
   — Гляди, парень, как худо мне, хвораю, лежу вот уж столько лет. Ты еще молодой, душа у тебя безгрешная, а я не нынче-завтра помру. Послушай-ка, расскажу я тебе про свою жизнь, надобно тебе это знать. И я был когда-то здоровый мужик, кузнецом был, ковал, что ни попросят, все умел. Добрый я был кузнец, и работенки хватало. Так-то.
   Однажды под вечер ковал я у себя в кузне. Вдруг человек заходит. Поздоровался он, я ответил, а потом взглянул на него и остолбенел: не видал я вовек таких людей. По виду — воин, борода до пояса, а голова из железа, и собой красивый, как ангел с неба. И грозным голосом просит меня золотые подковы ему отковать. Я отвечаю: «А чего не отковать? На то я и кузнец».
   Взялся я за эту работу, кую, а он мехи раздувает. Наковали мы подков и гвоздочков к ним, — воин мне и говорит: «Складывай все это в мешок, и пошли». Ну, я что? «Ты ж, — говорю, — человек, и вид у тебя не злодейский. Идти так идти». Сложил я все в мешок, и тронулись мы с ним в путь — он впереди, я сзади. Миновали Керы, сворачиваем к Костелискам, а тут — эта скала. Обернулся он вдруг и говорит: «Ничего не бойся и зря не шуми. А как в самую гору-то войдем, упаси тебя боже, не ругнись случаем».
   Идем мы в какие-то расщелины и пещеры, а скала ровно бы перед нами раздвигается. Шли-шли, пришли наконец вовнутрь. Смотрю я, а там людей полно и все лежат, спят. Головы на седлах, бороды длиннющие, по пояс. Я тихонечко спрашиваю, кто, мол, такие, а воин отвечает, что это войско польское усыпленное. Когда час настанет, пробудится оно и пойдет воевать. Война где-то далеко начнется, а кончится на железном мосту в Кузницах.
   Стали мы коней ковать. Я гвозди забиваю, копыта правлю, а он ноги коням держит. Кончил я работу, тут воин собрал стружки с копыт, сунул мне в мешок и говорит: «На! Это тебе плата за работу».
   «Что за насмешка! — думаю. — Я ж целый день трудился без продыху!» Спорить, однако, не стал, взял мешок и, как вышел наружу, стружки те прочь вытряхнул. Иду домой, заглянул по пути в мешок-то, а там их немного осталось. И вижу — не стружки это, а золотые дукаты! Эх, не выбрось я их, богатым бы стал, а так — нищий. Подумал я: «Верно говорят: нищему конь не в прок, дай ему суму да посох». И побрел в хату. Захожу — баба моя на меня волком глядит. «Где, — говорит, — ты три дня шастал?» Мне и невдомек, что целых три дня прошло, время-то птицей пролетело. Подумал я: «Чего с ней, с глупой, связываться? Известно, у бабы волос долог, да ум короток». Отмолчался.
   И опять за свое кузнецкое дело берусь: кую, кому что понадобится. Прошло так немало годов — опять воин ко мне приходит, опять я ему подков наделал, и пошли мы с ним, куда и в тот раз ходили. «Теперь-то уж, — думаю, — дурака не сваляю, не выброшу стружки».
   Ну, работаем, подковы ладим. Вдруг я себе ненароком по пальцу попал, от боли-то скверное слово у меня и вырвалось. Что тут началось! Повскакали они все, я от страха трясусь, а один из них и спрашивает: «Что, братья, наш час настал?» Отвечает мой воин: «Нет, еще не настал. Спите дальше». А сам на меня сурово смотрит и пальцем грозит.
   Кончили мы дело, он мне опять стружек в мешок насыпал.
   Выхожу я наружу, думаю — полнехонек мешок дукатов несу. Взглянул, а там стружки от копыт как были, так и остались. Осердился я, столько времени зря пропало! Ну, потом сказал себе: «Э, ладно! Через то не обеднею». И высыпал все стружки. По пути в корчму заглянул, пропустил чарочку — колеса смажешь, легче телега катится! — ну, и выболтал все корчмарю. А он по всему свету разнес.
   И вот год за годом идет, давно пора тех коней перековать, да они, спящие-то, кого попало к себе не пустят. Только того, кто но девкам зря не бегает, это я тебе для ума говорю. А на меня, вишь, кару наслали, который год хворый лежу. Плохи с ними шутки, ох, и плохи…
   Вот что мне Факля рассказал, а у самого-то слезы градом катились. Так-то.