Украинская народная сказка

ТРЕМ-СЫН-БОРИС

   Жили себе муж да жена. Вот вышли они раз в поле жать, а был у них маленький ребеночек; повесили они его в люльке на лесной опушке. Откуда ни возьмись — орел, схватил ребеночка и потащил в свое гнездо.
   А жили в лесу трое братьев. Вышел один брат, слышит — кто-то кричит. Входит в хату и говорит:
   — Братья! Кто-то кричит, голос человечий слышно. Пойдем-ка поищем!
   Пошли и нашли ребеночка — мальчика, понесли его к попу и думают, какое бы ему имя дать. Придумали так: «Нас ведь трое братьев, назовем его Трем-сын-Борис». Ну, взяли его и втроем воспитали.
   Подрос мальчик и просит:
   — Хочу я от вас, отцы, уйти.
   А они его спрашивают:
   — Что ж тебе дать за то, что ты работал у нас?
   — Не хочу я, — говорит, — от вас ничего, дайте мне только жеребеночка.
   — Что ж ты, сын, с жеребеночком будешь делать? Бери больше.
   — Нет, — говорит, — не хочу, дайте мне маленького жеребеночка.
   — Ну, бери!
   Взял он и пошел. Идет по лесу, видит — что-то светится. Надо подойти узнать.
   — Ах, кабы ты меня, жеребеночек, хоть бы малость подвез! (Он, вишь, все пешком шел, заморился, а жеребенок-то малый еще.)
   — Э, Трем-сын-Борис, повремени маленько, — ответил жеребенок. — Я тогда сам тебе скажу, когда на меня садиться.
   Подошли туда, где светилось, глядь — а там перо Жар-птицы, Вот Трем-сын-Борис и говорит:
   — Возьму я это перо.
   — Нет, — говорит жеребенок, — не бери, это перо не простое, а всем перьям перо, возьмешь — горе узнаешь.
   А он все-таки взял его. Дошли до царского дворца — нанялся Трем-сын-Борис к царю в конюхи. А были там такие лошади, что на них только навоз возить, — вот его и назначили тех лошадей чистить. Вот он их тем пером и почистил, стали они сиять.
   Все тому дивуются, а те лошади, что царю запрягали, стали ему неугодны, стали ему тех запрягать, что навоз возили. Сильно полюбил царь Трем-сын-Бориса и начал его допытывать.
   — Какой, — говорит, — ты на коней счастливый! Слово, должно быть, знаешь, что они такие красивые стали?
   А Трем-сын-Борис божится, что ничего-де не знает.
   Вот конюхи стали за ним следить и донесли царю, что есть мол, у него перо Жар-птицы.
   — Он, — говорят, — может не только перо Жар-птицы достать, а и самую Жар-птицу добыть.
   Вот царь и зовет его к себе:
   — Что, Трем-сын-Борис, достал ты с Жар-птицы перо?
   — Достал, — говорит.
   — Так достань мне и Жар-птицу. А не достанешь — мой меч, а твоя голова с плеч!
   Идет Трем-сын-Борис к своему коню и плачет.
   — О чем, Трем-сын-Борис, плачешь? — спрашивает жеребенок.
   — Да как же мне не плакать, если царь задал мне загадку, что ни мне, ни тебе не отгадать.
   — Ну, что! — говорит. — Я ж тебе говорил: не бери пера, а ты меня не послушал. Ну, не тужи. Поди скажи царю, пускай дает четверть гороха да четверть первейшей водки.
   Вот пошел он и сказал царю. Царь с радостью дал. Выехал Трем-сын-Борис в чистое поле и выкопал там глубокую яму — так ему конь посоветовал. Дал ему царь четырех людей в помощь. Насыпал он в яму гороху и водки налил. Прилетела Жар-птица, наелась гороху и водки напилась. Конь и говорит:
   — Гляди, как только Жар-птица — напьется, ножками вверх перевернется и задрожит, тут ты ее и хватай!
   Он ее и поймал, а она говорит:
   — Не тебе я, Трем-сын-Борис, назначалась, а тебе досталась.
   Принес он ее царю, а царь так обрадовался, так обрадовался, что не знает, как и принимать Трем-сын-Бориса, куда его и усадить. Великой казной наградил его за это.
   Сколько людей в том дворце было, а никого так царь не полюбил, как его. Вот и стали иные Трем-сын-Бориса поддевать, невзлюбили его, стали царю наговаривать:
   Он мог не только перо Жар-птицы и саму Жар-птицу достать, а может добыть из моря красавицу-девицу.
   Зовет его царь к себе.
   — Достал ты, — говорит, — перо Жар-птицы, достал и Жар-птицу, так добудь же мне и красавицу-девицу с моря. А не достанешь — мой меч, а твоя голова с плеч!
   Идет Трем-сын-Борис к коню, плачет, а конь его спрашивает: О чем, Трем-сын-Борис, плачешь?
   — Да как же мне не плакать, если царь загадал загадку такую, что ни мне, ни тебе не отгадать.
   — Какую ж?
   — Такую, чтоб добыл я красавицу-девицу с моря.
   — Ну, что! Я тебе ж говорил: не бери пера Жар-птицы, горе наживешь… Ну, не кручинься. Ступай скажи царю, пускай даст сети с зеркалами, тысячу платьев да ящик побольше.
   Пошел он к царю, царь и дал все. Поехал Трем-сын-Борис, расставил зеркала вокруг моря и платья развесил. Вот вышла из моря Настасья, красавица-девица. Одевалась, наряжалась в каждое платье да в каждое зеркало гляделась, сама себе дивовалась:
   — Ах, какая же я красивая!
   Надела последнее платье. Тут и схватил ее Трем-сын-Борис, а она как крикнет:
   — Ах, Трем-сын-Борис, отпусти меня из неволи на волю, я тебя отблагодарю: дам тебе свое кольцо обручальное, и будешь ты с ним счастлив.
   Не пустил он ее. Разорвала она тогда на себе двенадцать низок мониста и в море бросила. Потом привез он ее в царский дворец. Царь опять его наградил и очень обрадовался.
   Стали опять ему все удивляться и завидовать, стали опять его поддевать, что может он, дескать, узнать все, что на свете делается; но царь никого не слушает. И говорит тут Настасья Трем-сын-Борису:
   — Достал ты Жар-птицу, достал и меня, красавицу-девицу. Добудь же теперь из моря и мои двенадцать низок мониста.
   А царь говорит:
   — Не достанешь — мой меч, а твоя голова с плеч!
   Идет он к коню, плачет. Спрашивает конь:
   — О чем, Трем-сын-Борис, плачешь?
   — Да как же мне не плакать? Загадал царь такую загадку, что ни мне, ни тебе не разгадать.
   — Какую?
   — Да чтобы достал я из моря двенадцать низок мониста, что Настасья разорвала.
   — Ступай, — говорит конь, — к царю да проси, чтобы дал сто бочек бычьего мяса да сто тысяч людей.
   Царь дал. Вот конь и говорит:
   — Как приедешь к морю, разложи бычье мясо вокруг моря, и как вылезут раки за мясом, ты хватай беленького: это их царь. Они будут у тебя его отпрашивать, а ты не давай, пока не принесут всего мониста.
   Так он и сделал. Только вылезли раки, схватил он беленького. Плачут раки, кланяются:
   — Что тебе надобно, то и представим, только его отпусти!
   А Трем-сын-Борис и говорит:
   — Достаньте мне монисто, в море рассыпанное, тогда отпущу.
   Кинулись они в воду: один одну бусинку тащит, другой — две, так всё монисто и собрали. Хотел он отпустить беленького, а конь кричит:
   — Не пускай, еще одной бусинки нету!
   Как бросились раки на поиски, как метнулись, так и вытащили ему щуку, а в той щуке — бусинка. Распорол он щуку, нашел бусинку, отпустил беленького рака.
   Привез Трем-сын-Борис монисто, все удивляются. А Настасья и говорит царю:
   — Пошлите его разведать у Солнца: отчего всходило оно прежде рано и красное, а теперь поздно и белое.
   Идет Трем-сын-Борис к коню и плачет.
   — О чем плачешь? — спрашивает конь. — Не горюй: царь и не такие загадки загадывал, и то мы знали, что делать!
   Вот и пошел он. Видит — стоят возле сада сторожа, спрашивают его:
   — Куда ты, Трем-сын-Борис, идешь?
   — Иду, — говорит, — разведать у Солнца, отчего оно всходило прежде рано да красное, а теперь поздно и белое.
   — Поспроси же там, — говорят, — и о нас; этот вот сад прежде родил и весь свет кормил, а теперь и самих сторожей не прокормит.
   — Хорошо, спрошу.
   Идет он дальше, стоят два солдата, спрашивают его:
   — Куда, Трем-сын-Борис, идешь?
   — Иду разведать у Солнца, отчего всходило оно прежде рано и красное, а теперь поздно и белое.
   — Поспроси там и про нас: до каких пор стоять нам прикованными? Вот идет он, идет дальше, а там на дубу муж с женой пару голубей ловят и его спрашивают, куда, мол, идет он. Сказал он им:
   — Так напомни, — говорят, — там и о нас: до каких же пор нам голубей ловить?
   — Ладно, напомню.
   Идет, идет дальше, видит — стоит шинкарка, переливает из колодца в колодец воду.
   — Куда ты, Трем-сын-Борис?
   Он сказал.
   — Поспроси там и обо мне: долго ли мне еще переливать из колодца в колодец воду?
   — Ладно, спрошу.
   Идет, идет дальше, видит — лежит кит-рыба, по ней люди проезжают и такую дорогу проложили, что все ребра видать, ей пить хочется, а никто ей не дает, только ртом она чавкает. Вот и спрашивает кит-рыба:
   — Куда ты, Трем-сын-Борис, идешь?
   Он и ей сказал.
   — Напомни там и обо мне: доколе же будут люди по мне ходить да ездить?
   — Ладно, напомню.
   Идет он, идет дальше, видит — хатка стоит. Уже под вечер подошел к хатке. Вошел в нее, а там старуха, старая-престарая, Солнцева мать.
   — Куда ты, — говорит, — Трем-сын-Борис, идешь?
   — Иду разведать у Солнца, отчего оно прежде всходило рано и красное, а теперь поздно и белое.
   — Да я ведь, — говорит, — сыночек, его мать!
   Стал он ей рассказывать.
   — Видел я, — говорит, — солдат, цепями прикованных, видел я и сад большой; прежде он родил да весь свет кормил, а теперь и сторожей не прокормит. Видел я: муж с женой голубей на дубу ловят, да никак не поймают. И видел я: шинкарка воду из колодца в колодец переливает, никак не перельет. Видел: кит-рыба лежит, а по ней люди ездят, ходят, все уже ребра видать, а воды ей не дают.
   Дала Солнцева мать ему поужинать. Пришло Солнце — спрятала она Трем-сын-Вориса. Улеглись они спать.
   Встали на зорьке. Вот и говорит она Солнцу:
   — А что мне, сын, снилось!..
   — А что, мама?
   Снилось мне, будто растет где-то сад большой: прежде он родил и весь свет кормил, а теперь и сторожей не прокормит.
   — Да, мама, есть такой сад большой, но в нем закопаны деньги разбойничьи, и начнет он родить, как те деньги выкопают.
   — А что мне, сын, еще снилось!..
   — А что, мама?
   — Будто стоят два солдата, цепями прикованные.
   — Верно, есть такие: вот если бы те деньги, что в саду закопаны, пожертвовали они бедным, то и пошли бы по домам.
   — И еще мне, сынок, что снилось!..
   — А что?
   — Будто где-то муж с женою пару голубей ловят да никак поймать не могут.
   — Что ж, и будут ловить, пока свет стоит: ведь когда были они молодыми, двух деток загубили.
   — И еще что мне, сынок, снилось!..
   — Что?
   — Будто шинкарка из колодца в колодец воду переливает, да никак не перельет.
   — Э, есть такая. За шинкарство хуже всего приходится! И будет она переливать, пока свет стоит! Как была она помоложе, то одному перельет, а другому не дольет.
   — И еще что мне, сынок, снилось!..
   — Что, мама?
   — Будто где-то лежит кит-рыба, и по ней люди ездят.
   — Э, есть и такая. Если б она выхаркнула корабль с людьми, то вернулась бы на свое место.
   — И еще что мне, сынок, снилось!
   — Что, мама?
   — Что будто ты когда-то всходило рано и красное, а ныне поздно и белое.
   — Э, было оно и так. Когда была моя любимая девушка в море, то выйдет она, бывало, а я и застыжусь, покраснею, взойду рано и красное; а теперь нет моей девушки, вот и всхожу я поздно и белое.
   Вот Солнце ушло. Удивилось оно, что приснилось матери такое, что на свете делается. Вот записало Солнце все, что оно рассказало, и дало своей матери записку. Ушло Солнце, и дала тогда Солнцева мать Трем-сын-Борису позавтракать и отдала ему записку.
   Возвращается он назад. Лежит кит-рыба.
   — Ну, что, спрашивал?
   — Спрашивал, — говорит. — Если бы ты из себя корабль выкашлянула, то и вернулась бы на свое место.
   Тогда кит-рыба как кашлянула, так весь свет и встрепенулся.
   Идет он дальше — стоит шинкарка.
   — А что, спрашивал ты обо мне?
   — Спрашивал. Сказано, что будешь переливать, пока свет стоит.
   — Так я, — говорит, — и спешить тогда не буду.
   Идет дальше, а там муж с женою голубей ловят.
   — Ну, что, спрашивал о нас?
   — Спрашивал. Сказано, что будете ловить, пока свет стоит.
   — Ну, раз так, мы и спешить-то не будем, а то все думаем — вот-вот поймаем.
   Идет, видит — стоят два солдата, спрашивают:
   — Ну, что, о нас вспоминал?
   — Вспоминал. Сказано, если пожертвуете на бедных деньги, что в саду закопаны, то по домам пойдете.
   Они сказали, что пожертвуют, и сразу же пошли.
   Идет он дальше. Спрашивают сторожа:
   — Ты о нас допытывал?
   — Допытывал. Сказано, если выкопаете разбойничьи деньги, тут закопанные, то сад опять будет родить.
   Они выкопали, и начал сад снова родить.
   Воротился Трем-сын-Борис в царский дворец.
   Обо всем разведал, и царю рассказал, и записку вручил Солнцеву.
   Наградил его царь, полцарства отдал, у себя оставил и стал жить с ним, как с братом родным.