Цыганская народная сказка

КАК ЦЫГАН ВОРОВАТЬ ОТУЧИЛСЯ

   Стояли цыгане шатрами. Было в таборе двое братьев с молодухами. Как-то раз приехала к ним в гости семья — родня дальняя, муж да жена. Один из братьев говорит гостю:
   — Знаешь что, ты помоги нам. Мы хотим за сеном поехать. Травы пока еще нету, а лошади должны что-то есть. Знаю я, что у соседней деревни, у самого края леса, стога стоят.
   — Да что это ты говоришь? Что предлагаешь? Это, значит, мне с вами сено воровать?
   — Да ничего, братец ты мой, что ты боишься, поедем.
   — Ничего, морэ… — поддержал второй брат.
   Решили поехать поближе к ночи, а днем братья и их жены задумали напугать гостя. Поняли они, что тот никогда в таких делах не участвовал.
   Незадолго перед этим померла в таборе старуха-цыганка, тетка их родная. Вот все и боялись покойницы. Слухи ходили, что ходит она по ночам во всем белом.
   Вот и сговорились братья, что жены их наденут на себя белые простыни и сядут под мостом, а на обратном пути, когда телега по мосту поедет, выскочат они да напугают парня.
   Сказано — сделано. Как только наступил вечер, поехали братья и гость за сеном, а цыганки оделись во все белое и спрятались под мостом. Сидят там и ждут, когда цыгане обратно поедут.
   А один из братьев забежал вперед и под стогом затаился. Идет гость, вожжи распустил, к сену подходит — как свое берет. На вожжи сено накладывает. Вдруг из-под стога голос раздается:
   — Сено-то не бери… Не бери сено! Как пустился цыган бежать, а голос опять ему вдогонку:
   — Не бери сено!.. Не бери сено, а садись на лошадь да поезжай с богом! — точь-в-точь старухи-покойницы голос.
   Бросил цыган вожжи да бегом к шурину.
   — Братец ты мой, старуха умершая не велит мне сено брать. Ей-богу, она под стогом прячется.
   — Да что ты, морэ, господь с тобой, откуда взяться старухе? Похоронили ее, отпели, как полагается, иди за сеном.
   — Не пойду, хоть убей меня, не пойду.
   — Ну так хоть вожжи обратно принеси, вожжи-то, гляди, оставил.
   Попросил цыган шурина, чтобы тот с ним вместе пошел, да он не идет.
   — Иди, — говорит, — сам, не бойся, я подожду тебя здесь.
   Делать нечего. Пришлось цыгану за вожжами красться. Ухватился за самый конец да наутек. Прибежал к лошади, запыхавшись.
   — Родной мой, давай гони скорее! Сердце бьется, того и гляди, из груди выскочит.
   — Ну что ж, садись, поедем.
   Едут они, и приводит их дорога к мосту. Глядь — из-под моста фигура белая вылезает, а за ней еще одна.
   — Гляди-ка, старуха-то вперед нас забежала. Вот грех-то какой.
   — Что ты, морэ, с ума сошел, что ли? Кабы старуха была, то она одна, а тут целых две! Езжай, морэ, дальше… Только захотел цыган на мост заехать, глядит — поперек моста жердь протянута, дорогу перегораживает.
   — Пускай коня, — говорит шурин, — ломай жердь.
   — Да что ты, морэ, это старуха нарочно дорогу перегородила, пропускать не хочет.
   — Езжай, что боишься? — крикнул шурин и хлестнул лошадь.
   Как понесла лошадь, как взвилась! Сломала она жердь грудью и скачет на косогор. Шурин спрыгнул с телеги и под обрыв покатился, к шатрам побежал. Оглянулся цыган и аж сердцем обмер. Привидения за ним бегом бегут.
   — А ну, родимая, выручай, бога ради! — вскричал цыган, и лошадь пошла еще шибче.
   Въехал цыган в деревню, а там мужик ходит, в колотушку бьет, сторожит, стало быть.
   — Миленький, — подбежал к нему цыган, — родненький мой, ай, дело-то какое, — и все ему рассказал. И как сено брали, и как старуху-покойницу встретили, да не одну, а целых две.
   — Сена-то много взяли?
   — Какое тебе сено? Разве тут до сена было?
   Засмеялся мужик.
   — Ты что дурака валяешь? Ты что смеешься? — заголосил цыган. — Тут плакать надо. Ты уж, будь любезен, миленький, доедь со мною до нашего табора, гостем будешь. Уж я, миленький мой, тебя угощу.
   А сам цыган думает про себя: "Только бы не отказался. Отдам ему три целковых, пусть обратно идет, будь он проклят!"
   Еле уговорил мужика.
   С той поры цыган воровать зарекся. И слово свое держал.