Норвежская народная сказка

ГЛУПЫЕ МУЖЬЯ И ВЗДОРНЫЕ ЖЕНЫ

   

   Жили в одном селе две вздорные соседки. Стоило им только увидеть друг друга, как между ними начинался спор. А где спор — там и ссора, а ссору — это каждый знает — легче начать, чем кончить. И чем больше они ссорились, тем злее становились. До того дошло, что не успеет одна рта открыть, как другая уже готова вцепиться ей в волосы.
   Наконец и спорить им стало не о чём. Тогда добрались они до своих мужей. А мужья у них были как раз им под пару — хоть верёвки из них вей. Вот они и заспорили, чей муж глупее.
   Одна говорит:
   — Мой!
   Другая говорит:
   — Нет, мой!
   Одна кричит:
   — Да у моего ума не больше, чем у тролля!
   А другая в ответ:
   — А у моего — ума ещё меньше, чем у тролля!
   Одна хвастает:
   — Да моему скажи, что кувшин — это топор, он и поверит.
   А другая не сдаётся:
   — Это что! — говорит. — Моему прикажи иголкой с ниткой землю пахать — он и пойдёт.
   И ни та этой, ни эта той не уступает ни полслова. Тогда одна из них и говорит:
   — Давай испытаем, кто из нас ловчее обманет мужа, тогда и видно будет, кто из них глупее.



   На том и порешили. Пошептались о чём-то и разошлись по домам.
   Вот вернулся муж одной хозяйки из лесу, а она и говорит:
   — Что это с тобой, муженёк? На тебе лица нет! Заболел, видно?
   — Ещё что выдумала — заболел! Здоровёхонек!
   — Нет, уж от меня ничего не скроешь! Сразу видно, что тебя лихорадка бьёт. Иди ложись скорее!
   — Да чего мне лежать! Ты бы мне ужин подала…
   — Какой там ужин! Сам на ногах едва держишься. Вот-вот упадёшь. Неровён час — и конец придет.
   И так она над ним причитала, так хлопотала, что ему и вправду стало не по себе: то в жар бросит, то в холод. А жена на него всё наседает и наседает. Наконец уложила она его, велела руки на груди скрестить, глаза закрыть, бегает взад-вперёд и приговаривает:
   — Ах ты, беда! Помирает мой мужик! Как есть помирает! Вот уж и помер. Совсем помер. И не шевелится.
   Слушает её муж и диву даётся. Как же он помер, коли всё слышит? И рукой-ногой шевелит потихоньку. А уж есть охота — ну прямо до смерти! Так бы и съел всё, что в кладовке спрятано. Только об этом и думать нечего. Раз жена сказала, что помер, — значит, помер.
   Тем временем другая хозяйка вот что затеяла. Как только увидела она из окошка, что муж идёт домой, села она посреди горницы и давай руками перед собой махать, будто чесальным гребнем шерсть чешет.



   — Что это ты, жена, придумала? — говорит муж. — Прясть на прялке без колеса — одна только забава, а уж чесать шерсть без шерсти — просто бабья глупость.
   — А что же я чешу, по-твоему? — говорит жена.
   — А ничего, кроме языка, — говорит муж.
   — Вот сразу и видно, что сам ты глуп, — говорит жена. — Глаза-то у тебя есть? Посмотри-ка, ведь шерсть у меня какая тонкая! Нигде такой не найти. И цены ей нет. Всякий, кто понимает, такую шерсть с руками бы у меня вырвал. А я её для тебя припасла.
   Тут пододвинула она прялку и завертела колесо.
   Прялка жужжит, а хозяйка в воздухе руками перебирает, словно и вправду прядёт шерсть.
   — С ума ты спятила, — говорит муж. — Ну что впустую колесо крутишь?
   — Как это впустую? Погляди, нитка идёт — что паутина. А уж крепкая — не разорвать. Недаром говорится: где тонко, там не рвётся.
   Кончила она прясть, стала ткать. Руками в воздухе покрутила и сняла с ткацкого станка ткань, которой не было. Растянула её на столе и взялась за ножницы. Кроит, режет, шьёт, ножницы щёлкают, а игла так и мелькает.
   — Ну, — говорит наконец, — вот тебе новая пара. — И руки наверх вскинула, будто вешает одёжу на стену.
   Муж только плечами пожимает, а спорить больше не спорит. Может, и верно глаза у него плохо видят?..
   На другой день поутру разбудила жена мужа и говорит:
   — Сосед-то наш, Нордигорен, помер. Надевай новое платье, идём, сейчас хоронить будут.
   И протягивает руки, точно подаёт ему новую одёжу.
   — А где одёжа-то? — спрашивает муж.
   — А глаза твои где? Надевай живо. Что мне с тобой, как с малым ребенком, возиться?
   Стал муж одеваться, руки-ноги поднимает, опускает, а жена вокруг него ходит и приговаривает:
   — Ну и ладно сшито!
   Так и вышел на улицу. Самому-то стыдно на люди показаться, а услышит, как жена свою работу нахваливает, и храбрее шагает.
   Вот и дом Нордигорена. А в доме полно народа.
   Ну, когда увидели его те, кто пришёл отдать последний долг покойному, печаль их об умершем не стала больше. Одни в кулак фыркают, другие громко хохочут.
   А покойник слышит, что все кругом смеются, и не утерпел: чуть-чуть открыл глаза щёлочкой. Да как расхохочется во весь голос, даже гроб под ним запрыгал.
   — Вот это здорово! — говорит. — Ула Серигорен с горя, что я помер, одеться позабыл!..
   Народ кругом так и ахнул: покойник заговорил! Попятились все из избы — от греха подальше, — а Ула Серигорен спрашивает приятеля:
   — Это что ж такое? Кто же тебя заживо в гроб уложил?
   — А кто тебя без одёжи из дому отпустил?



   — Да с моей женой разве поспоришь? — говорит один. — Она не то что живому — мёртвому голову заморочит.
   — А мою разве переговоришь, — вздохнул другой. — Как заладит своё, так забудешь, на каком ты свете живёшь.
   Потолковали они, потолковали и придумали, как им проучить своих жён. И это было самое умное, что они сделали за всю свою жизнь.



   А если вы хотите знать, что же они придумали, спросите об этом у берёзового веника.