Русские сказки Забайкалья, былички и бывальщина

Леший водит

В деревне у нас бабка была. Соберет нас, бывало, и начнет рассказывать. О себе рассказывала, будто с ней было.
Собрались оне за ягодами в лес с девками. Только зашли за деревья, к ним старичок и вышел с большущей бородой и зовет к себе. А девки все ему говорят:
- А мы боимся, дедушка.
- А я не дедушка, я молодой.
А бабка - Кланькой её звали - засмеялась и к нему:
- А я не боюсь тебя.
Взял Кланьку за руку и пошел с ней, а девки все за ними. А он им говорит:
- Вы идите своей дорогой, не ходите за нами.
- Ага, а Кланьку уведешь!
Ну ладно, вы сами отстанете. Идут дальше. Старик с Кланькой легко идут, а у нас грязь кака-то к ногам прилипает, а он пройдет и Кланьку ведет сухой ногой. Зашли к скалам. Он сказал:
- Садитесь, а то пристали.
И повел дальше её одну. Потом пришел и говорит нам:
- Вон видите Кланьку? Она ягод принесет.
Потом смотрим, а он идет и ягод несет. А день был. Дал нам ягод, и у Кланьки полная корзина ягод. Он и говорит:
- Ладно, девки, пожалел я вас, больно смелы, отпушу я вас.
Идут назад. Наши ноги вязнут опять, мы запинаемся - ягода рассыпается, а Кланька идет и ничего. Вывел он нас на тропинку и пошел назад, а у него волосы распущенные, и шерстка, и хвост собачий... и одежды нету... Они думали, что приснилось, а нет. Только у Кланьки есть ягоды, а у нас нет, вся рассыпалась. Прибежали к матери и говорим с ней, а она:
- Вечно вас черт водит!
Пошли с ней на то место, а там никого нет, и старика нет. А нам чудилось ведь. Вот те святой крест!.. И все шли, и ноги вязли, а Кланька ничё, идет и смеется:
- А мне не больно, а мне не больно.

Было это на Усть-Нариндоре.

Там один парень пошел на рыбалку и припозднился, значит. Солнце село, и он поехал домой на велосипеде. А люди говорили, что на этом месте нечистый водится, вот он людей и водит.
Поехал он домой да и заблудился, хотя недалеко от дома был. Бросил велосипед, плутал, плутал. Вдруг к нему старичок подходит, седой-седой, в рваной одежде, с бородой. И говорит: "Пойдем со мной. Я тебя выведу". Потом говорит парню: "Одет ты как-то не по-христиански". Да так парень переоделся, что вся одежда задом наперед оказалась.
И вот ходят они со старичком, ходят. Парень проголодался и просит старика дать поесть. А старик тем временем вывел его на дорогу, хотя парень её не видит, показывает на конский помет и говорит: "Бери, ешь румяные булочки". Парень и напихал полные карманы. Так всю ночь и проблудили. А как заря стала заниматься, старик говорит:
"Я к тебе каждый вечер приходить буду. Как услышишь, что бык мычит, знай - это я".
И когда этот парень очнулся, то увидел, что плутал совсем рядом с селом. Его нашли, привели домой. А он ничего не говорит, только плачет. А когда бык замычал, парень побежал к матери и говорит ей: "Держите, держите меня!"
Бык еще несколько раз приходил. Только после того, как парня заговорили, он перестал приходить.

Неосторожное слово

В Кангиле была свадьба. Вот мать готовит к свадьбе-то, а ребятишки, известно, под руки лезут: того дай, другого... Вот она сгоряча-то и взревела на девочку:
- Да чтоб тебя леший унес в неворотимую сторону! Да, видно, не в час и сказала. А леший-то как тут и был. Девочка выбежала из-за стола и побежала, а сама ревет:
- Дяденька, дожидай! Дяденька, дожидай! Теперича, баба-то учухала (опомнилась) да и побежала к ней... И народ-то смотрит: что же это девчонка бежит. Ну, как вихрем несет! Не могут догнать. И на конях, и всяко. Кое-как догнали. Теперь, как догнали её, смотрят: у нее полный подол ернишных шишек.
- Это, говорит, мне дедушка набросал, шишки-то.

Это тоже было по старинке.

Это было в Актагучах.
Праздник - то ли петров день, то ли троица... Теперь старуха собирается по ягоду идти, с внучкой. А старик:
- Чтоб те леший водил. Кажный раз - все по ягоду, по ягоду.
Он её повел. Петров день, однако, - косили... Вот он её и повел и повел. Вот она пошла, перешла с Актагучей, через хребет, все идет, все идет. Теперь, вперед её старик идет.
- Пойдем со мной! - Сук дал (что его поднять трудно было). Девке - дал. (Девка эта потом в Бурукан выходила замуж за Овчинникова.)
Вот идут, вот идут. Вышли в Боты - Боты есть там по Шилке - к покосчикам. Он их там бросил.
- Чё пришли? Откуль?
- Да вот пришли. Како-т нас дедушка вперед ведет и ведет. Велит: "Идите за мной!"
- А чем же вы питались?
- Кого, он нам давал хлеб! - В карманы-то сунулись, а там мох! Он имя моху набил.
А здесь всю станицу подняли, в Актагучах.
- Это с революции сразу. Погоди, погоди, как бы не соврать... не с революции. А та война-то была, в четырнадцатом году, дак вот тогда говорили, что австрийцы уводят. Ну а потом всю станицу подняли, а её привезли ботовски через Батакан. Так вот говорили, что никогды не посылай "к черту", "к лешему".

Мать осердилася на сына, ето ну, и говорит:

- Черт бы тебя утащил, говорит, паразита эдаково! - Но и он пропал, парнишка-то. Нету, нету, нету. Ночь нету, две нету. Но, раньше молебен служили, там на икону пообещают плат кого ли, чтобы, значит, он пришел, этот парнишка, живой он, мертвый ли.
Но и потом оне утром встали, это уж на третий день, и увидал отец: он на крыше, на коньке, сидит, на избе. Отец-то думат, если закричать, он упадет и убьется. Что делать?
Но, лестницу принес, потихонечку полез и снял. Взял когда, домой привел, спрашиват:
- Ну, сынок, ты где был?
- А вот, папа, я где был... Меня дяденька водил все. О-о-о... Мы знашь, папа, где ходили? Мы ходили по лесу, по верхушкам! По верхушкам он меня все водил, по верхушкам. А потом, говорит, посадил он меня дома на крышу, и сам ушел куда-то.

В Юшковой была одна бабуся.

Это с ей по молодости было. Пришла она с поля и пошла за телятами. Навстречу кум. Она ему:
- Подвез бы ты меня до леса. Телят ищу.
- Садись, кума.
Она села и сорок ден проездила.
Пропала и пропала. Уж на мужика грешить стали, не убил ли: оне с ем шибко худо жили.
И вот как-то одна бабушка молола гречуху на мельнице, видит, собака бегат, а глаза у нее разным огням горят. И вроде в дом этой бабы, котора потерялась-то, забежала. Старуха к попу. Тот давай молебен служить, икону подымать. Потом сделал святу воду и избу эту окропил.
Когда дверь открыли, увидели: эта баба вничь лежит. Потом отошла. Три дня не разговаривала, а потом расказала. - Я, говорит, у лесного и жила. Он водил меня. А потом собакой сделал и отпустил. Я прибежала, говорит, в деревню, к маме в кухню заскочила. А мама заругалась: "Каку тут собаку черт привязал!" - Меня сковородником ударила. Она шибко ругалась и - ишо в девках я была - как-то по-страшному, вроде - "леший забери", меня выругала.
Вот лесной её и водил.