Туркменские сказки об Ярты-Гулоке

ЯРТЫ-ГУЛОК И КОЛДУН-ПОРХАН

   

   Однажды утром мать и Ярты-гулок собрались идти в поле. Они выпили по полной пиале чая с чуреком, но на блюде оставалась ещё одна лепёшка и кусок овечьего сыру, и Ярты потянулся к блюду: чурек был пышный и тёплый.
   Ярты подумал: «Если чурек оставить к обеду, он зачерствеет и не будет уже таким вкусным. Лучше я его съем сейчас».
   Но мать положила мальчику на плечо руку и сказала:
   — Отнесём, сынок, этот чурек и сыр отцу в поле. Он сегодня поднялся до света и, наверно, проголодался.
   И чурек остался лежать на блюде рядом с сыром.
   Но в это время с улицы, из-за дувала, донёсся протяжный вой: «Вур-ха-ха! Вур-ха-ха-а!..»
   Мать услышала эти крики и побледнела. Вскочив с кошмы, она схватила сыр вместе с тёплым чуреком и побежала к калитке.
   — Апа-джан! — ухватился мальчик за полу её платья. — Зачем ты несёшь на улицу последний чурек? Ты же хотела взять его с собой в поле!
   Но мать испуганно зашептала:
   — Молчи, сынок. Это кричит сам порхан. Он святой, а святому все дают подаяние.
   Но мальчик не отпускал её:
   — А разве порхан бедный?
   — Что ты, что ты! Святые бедными не бывают!
   — Значит, он старый?
   — Нет, он совсем не старый.
   — В таком случае — он больной?
   — Как ты мог только подумать это, сынок? Святость хранит его от болезней!
   Так ответила старуха и побежала к калитке. Но Ярты был проворен: он добежал до калитки первым, подпрыгнул и повис на щеколде, ухватившись за неё обеими руками.
   — Апа-джан! — запищал малыш. — Если порхан и здоров, и молод, зачем же ты отдаёшь ему последнюю лепёшку? Он сильнее тебя, он моложе отца и богаче всех нас троих!
   Старуха рассердилась:
   — В незрелом яблоке вкуса нет! — так говорят люди. Вот и ты таков, мой малыш: говоришь много, а знаешь мало! Не простой человек порхан: он — колдун! Нельзя его обижать: он рассердится и нашлёт на наш дом беду.
   Мальчик не понял:
   — Какую беду?
   Старуха объяснила ему:
   — Порхан всё может: он скажет слово — и злые духи-джинны поселятся в нашей кибитке, он скажет два — и мы умрём от болезней — и ты, и я, и старый отец. Он может поссорить нас со всеми соседями, и мы потеряем всех наших друзей в ауле. А что такое человек без друзей? Это — росток в пустыне: его сжигает солнце и некому его защитить от зноя!
   Тут старуха плюнула на все четыре стороны, чтобы колдун не сглазил её за такие слова, и выбежала из калитки.
   Ярты-гулок тоже выбежал вслед за матерью. Он вскочил на дувал и стал смотреть, что происходит на улице.
   По улице шла большая толпа. Впереди толпы шёл здоровый чернобородый мужчина в длинном — до земли — балахоне из верблюжьей шерсти. На голове у него красовалась огромная чалма, а на поясе и на шее — всюду болтались пёстрые амулеты — маленькие ковровые мешочки с красными и синими кистями. Женщины и дети подбегали к колдуну и совали ему в руки подаяния — кто лепёшку, кто связку сушёной дыни, кто курицу, кто кисть винограда.
   Подняв к небу свою чёрную бороду, порхан тянул во весь голос:
   — Эй… эй… эй! Я в небе считаю звёзды, на земле изгоняю духов, под землёй отыскиваю потерянное! Я — гадатель, и предсказатель, и целитель болезней!
   Тут Ярты увидал, что и его лепёшка исчезла в огромном мешке порхана. Он погрозил колдуну своим маленьким кулачком, спрыгнул с дувала и побежал вслед за толпой.
   В самом конце улицы жил почтенный и трудолюбивый Бяшим-ага.
   Колдун подошёл к его дому и стал громко стучать в ворота своей длинной палкой:
   — Э-эй, Бяшим-ага! Несчастье, как чёрный ворон, сидит на твоём дувале! Если ты не хочешь, чтобы оно вошло в твой дом, дай мне сейчас же трёхнедельного ягнёнка и полмешка ячменя!
   Ворота тотчас открылись, и сам хозяин вышел навстречу гостю. Он поклонился колдуну до земли и повёл гостя во двор. Толпа повалила за ними, потому что каждому хотелось посмотреть, как святой порхан будет изгонять злых духов из Бяшимова дома. Ярты-гулок тоже был тут как тут.
   Хозяин расстелил посреди двора свой самый лучший ковёр. Колдун вскочил на него и стал махать руками и кружиться на месте. Он кричал изо всех своих сил, призывая на помощь добрых джиннов:
   — Вур-ха-ха-а! Духи мои, живущие в долинах! Пери мои, летающие в горах! Дэвы мои, скрывающиеся в недрах земли! Сюда! Ко мне!
   Он кричал всё громче и громче и кружился всё быстрее и быстрее. Он так напугал людей своим криком, что многие убежали со двора, а те, кто остался, не могли шевельнуться от страха.



   — На колени! — закричал колдун страшным голосом и поднял руки над головой. — Закройте глаза! Джинны здесь! Я вижу их, они приближаются!
   Люди упали на колени и зажмурились, но Ярты-гулок не зажмурился: он продолжал смотреть во все глаза, потому что ему очень хотелось увидеть добрых джиннов, которые сейчас будут драться со злыми духами, забравшимися без спроса в дом почтенного Бяшима.
   — Ты здесь — предо мною, могучий всесильный джинн! — кричал порхан на весь двор. — Одной рукой поднимаешь ты горы, одним пальцем убиваешь ты человека!
   Люди лежали на земле, боясь поднять глаза на страшного джинна, но Ярты-гулок, сколько ни смотрел, ничего не видел, хотя сидел уже на чалме самого порхана.
   — Сейчас вы услышите… — продолжал порхан пугать народ, но в этот момент из огромной чалмы колдуна раздался пронзительный писк:
   — Никакого джинна тут нет! Не верьте порхану! Он лжец и обманщик!
   Все вскочили с колен и увидели, что и в самом деле никакого джинна нет! А порхан испугался. Он так испугался, что, не сказав ни слова, подхватил свой мешок и опрометью бросился со двора.
   Он бежал по улице, зажимая себе уши руками, но всё-таки слышал, как народ кричал вслед ему:
   — Он лжец и обманщик! Тут нет никакого джинна!
   Пускай народ кричит, а ты послушай, что было дальше с порханом.

* * *

   Порхан ничего не мог понять. Если бы это кричал враг, он бы видел его. Но голос шёл не со двора и не с улицы, а из собственной чалмы порхана!
   Когда порхан был уже далеко от дома Бяшима-аги, он остановился, чтобы отдышаться от быстрого бега, но вдруг тот же голос раздался из его собственной бороды:
   — Отдай, обманщик, всё, что награбил!
   Порхан подскочил, как укушенный скорпионом или ужаленный ядовитой змеёй, и помчался к своему дому. Он вбежал в кибитку и без сил упал на ковёр.
   Но злодею и дома покою нет.
   Подошло время обеда.
   Жена поставила перед ним большую чашку жирного плова: поверх риса были уложены ломтики куриного мяса, а стрелки зелёного лука дразнили обоняние. Белые пышные чуреки блестели от масла. А такой шурпы — супа из молодого барашка — Ярты-гулок еще никогда не видел. Рядом с казаном супа — на блюде — лежали ломтики мяса, обложенные чесноком и морковью, а сверху блестели ягодки сушёного урюка.
   Слюнки потекли у порхана.
   Он с утра ничего не ел и очень проголодался, но не успел он захватить пальцами щепотку риса, как из-под скатерти раздался голос:
   — Стой! Сейчас же отдай чужое добро, грабитель! Или кусок у тебя застрянет в горле!

* * *

   Порхан оттолкнул от себя блюдо и бросился на постель.
   Но и сон не принёс ему покоя. Не успел он закрыть глаза, как тот же голос назойливо зажужжал у него под самым ухом:
   — Верни, верни, верни, сейчас же верни всё, что награбил у добрых людей, бессовестный!
   Колдун схватил одеяло и закрылся им с головой. Но и это не помогло; кто-то дёрнул его за бороду:
   — Проснись! Если ты не вернёшь награбленное, я так тебя разукрашу, что ты и глаз в аул не покажешь!
   Порхан вскочил и хотел бежать из дома. Он схватился за сапоги, но сапог сам подпрыгнул и засмеялся. Он хотел накинуть халат, но халат пополз от него, как змея. Порхан заплакал.
   — Плачь не плачь, а придётся тебе раскаяться, или будет ещё хуже! — раздался голос из-за пазухи колдуна. Колдун заткнул пальцами уши и выбежал во двор.
   А во дворе у порхана работали крестьяне. Так уж было заведено в ауле, что сам порхан никакой работы не делал, а каждое утро приходили к нему помогать крестьяне. В этот день они раскладывали на крыше кишмиш для просушки. Увидев хозяина, они громко засмеялись.
   — Негодные! Что смеётесь?! — рассердился порхан.
   Но крестьяне засмеялись ещё громче. Порхан начал их бранить. На шум выбежала жена и всплеснула руками:
   — Не срами себя, хозяин! На что похожа твоя борода?!
   Колдун схватил себя за бороду, но не нашёл её: полбороды было отрезано.
   — Вах! — завыл колдун. — Всю свою жизнь я пугал крестьян злыми джиннами, а сам в них никогда не верил. Но сегодня я вижу, что злые духи вселились в мой собственный дом!
   Он упал на колени перед крестьянами и дал им слово никогда больше не обманывать народ и вернуть беднякам всё, что он награбил за долгие годы, — лишь бы джинны оставили его в покое.
   Проворный Ярты незаметно выбрался со двора порхана и не спеша пошёл к своему дому, напевая весёлую песню:

 
Я мал, да удал,
Нет никого проворней меня!
 

   Не успел он войти в свой двор и допеть свою песенку, как в калитку постучали.



   Мать открыла калитку.
   — Возьми, хозяйка, свой чурек обратно! — раздался из-за калитки жалобный голос: — Возьми ради всех духов, и злых, и добрых. Избавь меня от несносных джиннов.
   Так сказал порхан, потому что это был именно он, и отдал матери чурек вместе с сыром.
   Мать удивилась.
   Порхан ушёл.
   А Ярты-гулок весело засмеялся.