Русские сказки Забайкалья, былички и бывальщина

На крестинах у лешего

В Знаменке... Его, значит, звали Чапом, старика. Он работал в церкви. Свечки, ли чё ли, зажигал. Ну, теперя он пошел куды-то, а человек ему бежит встречу:
- Ну, здравствуй.
- Здравствуй.
- Вот я, говорит, ишшу крестного. Встрешного-поперешного надо мне.
- Но ладно. А когда крестить-то?
- Так завтра, говорит.
Ладно. Он согласился. Теперь этот старик, чтоб поране ему встать, в сени лег спать-то. А ночью ему явился этот мужик, который его будто звал в кумовья-то.
- Ну, ты какого черта спишь-то? Вставай, говорит, скоро попа привезут, там уж налаживаются, дожидают.
Пойдем.
Старик тот живо собрался. Чё у него было принесёно, оделся. Пошли Вот идут, идут. А здесь есть такая падь, называется Речка. Но, он его ведет, а тот никого не замечат, что лес, что темно. А все ему гладко, как будто идут куда надо. Вот приводит его на такую скалу.
- Ну, садись, куманек, вот на кровать.
Он смотрит, там женщины бегают, копошатся. Как будто ихи, всех как будто он знат. Попа дожидают, дескать, вот скоро должен. Ну и вот он сидит.
А он его посадил на утес, а туды обрыв. Он это ниче не поймет: как бы туды шагнул, так и убился. А он по-сиживат. Теперь, все заглядыват этот кум-то, с ем разговариват.
- Вот, говорит, кум, я тебе подарю трубочку. Притащил трубочку ему. Ну он её взял, в карман положил. Положил, да все сидит да смотрит: да что тако-то, попа-то все-то нету. Да говорит:
- О господи, да где же это он все-таки?
Только сказал "Господи" - никого не стало: ни дома, ни людей. А сидит вот на утесе, только упасть, мол. А уж стало светать. Светло будто. Он тажно едва выбрался. И домой-то пришел не раньше, как вот сейчас (раньше говорили: паужина). Ну, сейчас как, пять часов. Пришел. Порвал этот халатчик свой, одежду. Пришел домой, а там уж на крестинах люди-то. И вот он туды пришел. И вот рассказыват: "Тако дело приключилось. Меня кум-то увел принимать крестника, и я попал, говорит, на утес. Привел и посадил на койку. Разговариват. Женщины наши как бегают, разговаривают. А попа не было. Вот сказал, говорит, "о Господи" и оказался на утесе. Сижу и ножки весятся. И вот слез и пришел. Кум-то мне трубочку подарил". Вытащил лиственный сучок.
Ну, это все. Это быль была, а не сказка.

...Со Знаменки, Калей, Калеев фамилия его, Андрей Егорыч.

И вот рассказывал. У них один все... но кумом его все ставили. И вот он чё-то у многих, принимал ребят. И приходит к нему этот самый кто уж? - "нечистый", черт ли кто ли он? И вот говорит:
- Но, чё же, Андрей (там развеличал его) Егорыч, у меня опеть родила жена-то. Пойдем, прими его ишо уж!
- Но пойдем.
Вот идем, идем, разговаривам с ём. Но Знаменка - деревня-то кака долга. Идем, да дескать, да что такое - долго. ...А он его не сюды, а через реку (зимой было) перевел да на скалу посадил...
Потом пришли, гыт, это домой, все:
- Но, садись, кум. Вот стул. - Смотрю это. Кума тут и ребятишки. - Садись, гыт, вот на стул-то. - Стул-то мне поставил, я сел.
- Да чё-то у вас холодно?
- Да мы ишо седни не топили.
И потом смотрю... сидеть, сидеть: но, едрить! - никого по стало, все это развалилось.
Смотрю: звезды. И вот потом стал приглядываться - но, едрить, я вона где сижу, на скале! И не спуститься, и ни-чо - куды же ночью?! Дак сымали его потом уж, на веревках.

Домовой

Арсюха Достовалов рассказывал. Я не знаю, он верил, нет ли, все ругался в Бога-то, а сам кого-то шептал ходил.
Вот он пошел в лес, сделал избушку у солонца. И вот, паря, когда сделал все, на мху - тепло... А как раз у скалы. Вот через несколько дней пошел, солонец посмотрел: хорошо едят!
"Но, седни пойду".
Пошел пораньше, сял. Понюхал табак. Сижу, гыт. Вот тебе двенадцать часов по времю-то, вот тебе час. (А я, гыт, у домового не попросился.) Но, сижу.
Во втором часу-то как зашумело, как загудело, будто скала на меня валится! Выскочил сразу оттуда - стоит скала. И по верху вроде человек какой-то бежит, ревет. Но, я посидел - меня сперло, боле тугда не полез.
Вроде я же и срубил, гыт, её, избушку-то, а не попросился - и вот как!.. И пошел домой, не стал сидеть: побоялся.
А потом пошел. Пришел, попросился - и с тех пор сидел и убивал коз этих.
Вот, гыт, обязательно надо проситься у домового. Это, гыт, ты, паря, запомни навсегда!

Это вот тоже рассказывали.

Мужик ехал домой откуль-то. И стояла избушка, в лесу. Просто одна, в ней не жил никто. И он придумал, значит, ночевать остаться.
Уже притемняло, все.
А вот не спросил, когда входил-то, дескать, пустите меня, переночевать! Но и лег. Лег, ночью-то, вдруг мужчина пришел и говорит:
- Вы почему не попросились? - Ну и такую страсть ему придал - он ведь убежал. Прямо такую ужась наводил - просто невмочь было никак! Он лежал, лежал: все трещит, все шумит. Ну, прямо ужась, такая ужась, что страшно лежать. И убежал. Он его просто выживал.
Вот как.

Раньше в Бодайбо наши ходили.

И там приискатели, охотники ли, зимовье построили.
Вот этот Стренчев и рассказывал.
...Прихожу, гыт, остановился ночевать в этом зимовье. Сходил воды принес, затопил печку. Но, прежде всего, попросился, что "хозяин", пусти меня ночевать! - это как обычай.
...Сварил чай, попил, покурил... И вот, сколь уж время было - не знаю... Подул ветер, зашумело все, и - залетат... Дверь распахнулась, залетат...
- Ага, у тебя человек! Давить будем! А этот говорит:
- Нет, не будешь. Он у меня выпросился, - это "хозяин-то", домовой.
И вот они сцепились. Возились, возились - "хозяин" все-таки того выбросил. И тот засвистел, ветер зашумел...
Я гыт, уж не в себе, думаю: "Ежели бы не попросился, то, значит, все - отработал бы!"
Он видеть-то их не видел, а только слышал возню-то иху, разговор.

...Это уж я своими ушами слышала.

Построил в Травяной пади один наш мужичок зимовье. Скот там пасти, то, друго... Скотину перегнал. А перед тем попросился у домового:
- Хозяин-хозяин, пусти меня к себе и скотину мою жалуй.
На ночь каши наварил полный горшок, сам не тронул, а на шесток домовому поставил. Ну, вот. Загнал во дворы скотину, стал жить, пасти.
И как-то раз дождь был. Он промок весь, к вечеру загнал во дворы, пошел, согрелся и уснул. Спит, вдруг кто-то его за плечо встряхнул:
- Хозяин-хозяин! А быки-то твои становик разбили, ушли вверх по паде!
Соскочил он... Выбежал - правда, дворы пусты. Он - на коня и вверх по паде. И уже в вершине догнал, заворотил.
Потом снова как-то... Спит, слышит:
- Хозяин, у тебя зимовье-то горит!
Проснулся: вот беда! - все огнем занялось!
- Дедушка домовой, помогал бы мне тушить-то.
И сразу дело лучше пошло, затушил скоро, ничего как-то не погорело.